|
|
Другое дело в деревне! Идешь себе по улице босиком, пинаешь песок
ногами, гонишь его перед собой. А он такой мягкий, теплый, сыпучий.
Можно на спор – кто поднимет ногами большее облако пыли. Куры купаются в
песке. Индюки важно расхаживают по улице, даже машин не боятся. Вдоль
улицы то лужайка с травой-муравой, то лопушистый куст репейника, то
заросли крапивы, то лебеды. Почти у каждого дома растут вековые,
разлапистые липы, на которых уютно расположились гнезда аистов. Осины,
с их трепещущей, покрытой белым налетом листвой, мирно соседствуют со
светлыми березками. Ну а про сады тут и говорить не стоит: вишни,
яблони, груши, не говоря уже про малину, смородину и клубнику – выбирай,
что душе твоей угодно!
Погулять можно в деревне на каждом клочке улицы, в любом месте. Вот
девчонки начертили классики, и скачут себе в свое удовольствие. Чуть
дальше – пацаны играют в лапту, а мелюзга строит свои песочные замки,
где им вздумается, или куда сможет дойти. И ни кто друг другу не мешает,
всем хватает места!
Если
проезжает машина по улице, поднимая за собой ограмаднейший шлейф пыли,
то и из этого местная ребятня извлекает неоспоримую выгоду: сразу за
машиной влетаешь в пыльное облако, и бежишь наперегонки, затаив дыхание,
пока сил хватит, и неимоверно гордишься собой, что пробежал дальше всех!
Вот
когда появляются на улице комбайны – тут совсем другое дело. Надо в пыли
догнать его, подпрыгнуть, уцепиться руками за решетку накопителя соломы,
и вот так, повиснув на руках, езжай себе хоть до следующего поля, куда
перегоняют комбайны. Но тут важно соскочить, и вовремя отбежать на
обочину дороги, потому что следующий за тобой комбайнер может тебя в
такой пылюке и не заметить. Риск? Да, риск! Но он же оправдан
наслаждением от езды! А попробуй это же проделать в городе. То - то же!
Мороженого нет? Ну и что! Его при желании может спокойно заменить
бутылка ситро и пара пряников. Для этого надо взять в гнезде из-под
куриц два яйца, отнести их в сельпо - лимонад и пряники тебе
обеспечены! Осталось сесть в тенек под липу, открыть бутылку,
прислониться спиной к дереву. Вот и все. И если есть на земле рай, то он
вот здесь - под липою! Но это при условии, что родители не узнают.
Тогда рай может обернуться адом. Это как кому повезет. Опять же – риск!
А что бы свести его к нулю, два друга разработали свою тактику – один
день яйца берет Лешка у себя в сарае, другой – Колька у себя. И родители
не догадываются, и парням по прянику и полбутылки ситро в день
обеспечены! А вы говорите – город!
Или
взять ту же речку Деснянку. Тут сказ особый! Во-первых, она впадает в
Днепр. Это уже о чем- то говорит! Во вторых, она ни когда не мелеет,
даже в засушливые годы. Потом, Деснянка не очень широкая, но и не очень
узкая, а нормальная. О рыбе, что водится в реке можно и не спрашивать-
есть всякая: пескари, уклейки, плотва, караси, линьки, сомы, щуки и
вьюны. Полно раков, и есть даже выдры. У реки есть омуты, но есть и
отмели. Если ты по взрослее, то иди, купайся там, где глубже. А если ты
еще ходить хорошо не умеешь, но хочешь научиться плавать, то попроси,
чтобы тебя принесли на Пристань. Там река делает поворот, что бы
бежать уже дальше, к Днепру, удаляясь от деревни. Вот на этом повороте
дно твердое, песчаное. И глубина у правого берега по щиколотку, а у
левого – чуть ниже колена. Учись плавать, ходить потом научишься!
По
центру Пристани, из реки вырос камень-валун. Он не очень высокий –
Лешке по пояс, но толстый. Когда он появился – ни кто не знает. Дед
Степан говорил, что и его дед на этом камне в детстве загорал. Верх у
валуна гладкий, ровный. Как будто сделан для того, что бы женщинам
было удобно отбивать белье, а детворе – отдыхать в жаркий летний день.
Хочешь – лежи на спине, и любуйся синим небом над головой, слушай пение
жаворонка. А хочешь – ложись на живот, наблюдай, как гоняют мальки в
воде, как в реке отражается небо, как медленно, но неудержимо бежит
вода. Да такого места в вашем городе обыщешься, а не найдешь!
Летом вся деревенская детвора пропадает на речке. А где ей еще быть,
если вся жизнь ребятни смещается к воде?! Только не надо думать, что
здесь они только и знают, что купаются и загорают. Нет, конечно! Это
вторично. А главное занятие, точнее – работа у них – это пасти гусей.
Дело
в том, что почти в каждом доме держат гусей. У кого- то больше, у кого-
то – меньше. Вот у Лешки – две гусыни с гусятами, и гусак. А у Кольки –
целых четыре гусыни с гусятами, и тоже гусак. Их надо каждое утро
пригонять на речку, и пасти до самого вечера, и только потом, поздно
вечером, возвращаться домой. И так каждый день с начала лета и до
осени, пока гусята не подрастут, оперятся, нагуляют жир, и превратятся в
больших, здоровых гусей.
А
пока гусята маленькие – надо смотреть, что бы они не потерялись в траве,
не завалились на болоте в коровий след, откуда не смогут выбраться,
чтобы их не унес коршун, не растоптали корова или конь. Да мало ли
какие напасти ожидают этих крохотных, сереньких комочков в таком месте,
как выпаса вдоль речки Деснянки?! А еще надо смотреть, чтобы не зашли
гуси на колхозное поле, где растет гречиха. Не столько съедят, сколько
помнут, поломают, вытопчут. И не дай тебе Бог застать твоих гусей в
гречихе колхозному объездчику Валентину Собакину! В лучшем случае
составит протокол о потраве колхозных полей. В худшем – потопчет гусят
лошадью. А свою фамилию Валентин оправдывал полностью – обязанности
объездчика этот сорокалетний мужчина исполнял с собачьим рвением. Он ни
когда не приезжал на выпаса в открытую, чтобы не дать возможности
пастушкам исправить оплошность, и не выгнать гусей, в случае чего, с
гречихи. А всегда его появление было неожиданным: сначала прятался в
колхозном саду, высматривал, а уж потом вылетал верхом на лошади, и
заставал нарушителей на месте преступления. И ни какие слезы, мольбы,
просьбы не могли повлиять на Валентина. Вот поэтому с гусятами всегда
рядом помимо матери – гусыни находятся и их малые пастушки.
Колька и Лешка сегодня пригнали гусей на речку чуть пораньше: еще вчера
они договорились с Борисом, что он будет рыбачить недалеко от пристани,
на ямах, и покажет, и научит их, как надо ловить щуку на живца. Такое
пропустить грех: благодаря Борису, у друзей есть теперь удочки самые
настоящие, с магазинной леской, крючками, грузилами, только поплавки –
из гусиного пера, да удилище вырезаны из лещины, длинные, сухие,
удобные. И это все Борис! А то так бы и продолжали ловить уклеек на
удочку из лозы, с ниткой вместо лески и с загнутой на огне иголкой
вместо крючка.
Оставив гусей на попечение соседки десятилетней Наташе, друзья
отправились на ямы. Они находились чуть вверх по течению, метрах в
двухстах, закрытые кустами лозы, высокой травой, что росли по вдоль
берега. Река текла здесь почти по прямой, с легким изгибом вправо, в
сторону деревни. Вот на самом изгибе и образовались ямы. Если в других
местах можно было рассмотреть дно, или хотя бы донную траву в воде, то в
этом месте вода темнела, с голубовато-прозрачной на подходе к яме
делалась темной, а потом и черной на самих ямах. Тропинка не выводила
прямо к этому месту, а проходила мимо, чуть в стороне. К речке здесь
надо было пробираться сквозь кусты. А они еще были в росе: солнце не
смогло высушить ее в такую рань в этой густой листве кустарников.
Велосипед Бориса стоял около тропинки в кусту лозы. Сам он сидел на
берегу, внимательно наблюдая за двумя поплавками, что застыли почти
неподвижно посреди реки. Рядом с ним лежали оба его протеза и костыли.
Услышав шаги, он повернулся на руках в сторону друзей, и его лицо
расплылось в широкой, радостной улыбке:
-Здравствуйте, парни! А я вас уже давно жду. – Поздоровавшись за руку с
каждым, он опять заскользил к удочкам. Поднимая себя на руках, Борис
выбрасывал свое тело вперед, потом опять наклонялся, опирался на руки, и
опять выбрасывал, и так передвигался по берегу реки. Сейчас, сидячий,
этот сорокалетний мужчина был даже ниже одиннадцатилетних Кольки и
Лешки. Отрезанные выше колен ноги болтались нелепыми обрубками под
стройным, мускулистым торсом этого красивого мужчины с открытым приятным
лицом, с карими лучистыми глазами, с копной вьющихся седых волос.
Проверив удочки, он опять повернул свое тело к приятелям. Таким, без
протезов и костылей, они его видели впервые, и поэтому стояли,
пораженные увиденным, хотя дядю Борю знали с самого своего рождения, и
понимали, что ног у него нет и быть уже не может. Они видели его почти
каждый день то на велосипеде, то идущим на протезах с костылями, то
сидящим в своей каморке с обратной стороны колхозной конторы, где он
сапожничал. Но, что бы вот так.... Заметив смятение на лицах этих, в
общем то, неунывающих мальчишек, и поняв его причину, он улыбнулся им:
-Что, не привычно? – показав глазами на свои обрубки, спросил Борис.
-Дык,
это, - с перехватывающим дыханием, заикаясь, Лешка попытался что то
сказать. Но, не привыкшие врать и скрывать свои мысли, лица и глаза
друзей выдавали их полностью. Искренняя детская жалость к этому
взрослому человеку, непонимание, что и так можно и нужно жить, и
готовность помочь ему, и восхищение им, его силой воли, мужеством, и
даже некая доля стыда перед инвалидом за свое здоровое тело – все это
было написано на загорелых лицах парней.
-Я и
сам ни как не могу привыкнуть, - понимающе произнес Борис, глядя на
Лешку и Кольку. – Считай, в Берлине за день до Победы потерял я ноги,
а теперь 1961 год, что это будет? Шестнадцать, семнадцатый год, как я
стал на половину меньший ростом, – пошутил он с виноватой улыбкой. –
Немецкий паренек, вроде вас – малолетка, из фаустпатрона из-за угла
дома укоротил меня. Мне в госпитале мои сослуживцы потом рассказывали –
они его поймали, да что толку – ноги то обратно не пришьешь.
Легкая тень пробежала по мужественному лицу мужчины, глаза, как вода на
ямах, на мгновение приобрели вдруг темный, мрачный цвет. Но привыкший не
унывать, и смирившийся со своим положением, он улыбнулся, веселые
морщинки разбежались от его глаз. Это опять был привычный для них
веселый дядя Боря.
-Мне
до сих пор снятся сны, где я с ногами, здоровый. Вот поэтому я люблю
засыпать, и не люблю просыпаться. – Просто, как об обыденном, Борис
поделился своею тайной с ребятами.
После того, что они увидели, а особенно после его последних слов, Колька
и Лешка зауважали его еще больше, и готовы были на все, чтобы хоть как-
то уменьшить страдания этого, ставшего вдруг близким и родным,
человека.
Со
стороны Пристани по реке донеслись детские крики, плач, гусиный гогот.
-Бегите, ребятки, не Собакин ли там орудует? В другой раз покажу, как на
живца ловить щук, - Борис выдернул удочки из воды, и подтянул к себе
протезы и костыли.
Повторять не пришлось – сорвавшись с места, два друга рванули по кустам
к тропинке, и наперегонки пустились к Пристани.
Это
кричала Наташа: она бегала по краю луга перед гречишным полем, и гнала
перед собой небольшое стадо гусей с гусятами. За ее спиной, по кромке
гречихи, гарцевал верхом на коне Валентин Собакин - колхозный
объездчик. Он все норовил достать гогочущих гусей кнутом, а лошадь -
направлял на маленьких, запутавшихся в гречихе, и напуганных гусят. Он
их давил копытами.
К
своему ужасу, Лешка узнал гусей – это были его гуси. Вон хохлатка с
серой головой, а вот гусак с черной головой и серыми крыльями. Другая
гусыня с несколькими гусятами уже бежали по траве к речке. А остальные
еще были в гречихе. Гусак не уворачивался ни от коня, ни от кнута:
распустив крылья, вытянув шею, он защищал свою стаю, бросаясь на
лошадь, пытаясь ударить ее крылом, ущипнуть ее. Это еще больше
раззадорило Собакина: он вошел в раж, кнут то и дело опускался на
гусака, а под копыта опять и опять попадали гусята.
-Дядя, дядя, не надо! – Лешка кинулся к объездчику, прямо под ноги коню.
Колька подхватывал с земли гусят прямо из-под копыт, и заталкивал их к
себе за пазуху. А его товарищ вдруг расставил руки, и молча пошел на
лошадь.
-А,
появился? Наплодят безотцовщину, а ты тут с ними цацкайся! – с
придыханием, с оттяжкой Собакин дважды сильно перетянул кнутом Лешке
по спине. Кожа на его голой, ни чем не прикрытой спине лопнула,
обнажив узкие полоски мяса, и струйки крови побежали в низ, к
штанишкам. Мальчик не уворачивался от ударов, даже не вскрикнул, а
только с побледневшим вдруг лицом, с расставленными руками, продолжал
идти на лошадь, на Собакина. Колька ухватил коня под уздцы, и повис на
уздечке. Что- то было во взгляде Алексея такое, что остановило
Валентина, испугало, заставило посмотреть на происходящее другими
глазами. Его зверское лицо стало принимать осмысленное выражение: он
начал понимать, как далеко зашел с гусятами, что можно было обойтись и
протоколом. Резко рванув коня в сторону, скинув с уздечки Кольку,
замахнувшись для острастки на Лешку, выехал с гречихи. Однако Алексей
продолжал идти на него.
-Запомни этот день, сволочь! Я его запомню! – выдохнул Леша то ли
угрозу, то ли предупреждение.
-Но
– но, босяк! Он еще угрожать будет! Я же говорю – безотцовщина, она и
есть безотцовщина!
-Я
не угрожаю, я предупредил! А ты, сволочь, будешь меня всю свою
оставшуюся вонючую жизнь бояться! Понял теперь, или нет?
-Мы
еще посмотрим, кто кого будет бояться, – с этими словами Собакин
повернул коня и ускакал в сторону деревни.
Когда Борис на протезах, используя велосипед как опору, к раме которого
были привязаны две удочки и костыли, подошел к ребятам, все уже было
закончено. Колька с Наташей руками рыли ямку, чтобы захоронить гусят,
которые лежали тут же, на краю поля. Некоторые еще подавали признаки
жизни, из большинства же были выдавлены внутренности – они были
раздавлены копытами коня. Чуть в стороне молча, неподвижно сидел Лешка,
обхватив голову руками
-Что
тут произошло? – спросил Борис. – Хотя и так все ясно. Сколько штук?
-Восемь штук, – не прерывая работы, ответил Колька. – Было четырнадцать,
осталось шесть.
-Чьи?
-Все
Лешкины, - подняла на Бориса заплаканные глаза Наташка. – Я камешки
собирала на Пристани, и не заметила, как гуси вошли в гречиху.
-Я
всегда говорил, что девчонкам нельзя доверять серьезных дел. – Колька
презрительно смотрел на свою соседку.
-Не
мешай, – остановил его Борис. – А ты рассказывай, рассказывай. Что потом
было?
-Но
я же не специально! – стала оправдываться девчонка.
-Ты
вот им расскажи, - Колька показал рукой на мертвых гусят. – Или Лешке
расскажи. Ему и так досталось, да кнутом еще. Видишь, два шрама
кровавых? А что еще мама его с бабушкой Химкой ему скажут? А что они
зиму есть будут? Где мясо возьмут? Может, камешки твои его заменят? У
них же кроме гусей ни чего больше нет. На них вся надежда была. А она -
«камешки собирала» - передразнил он Наташу.
-Я ж
не хотела, это все Собака налетел, - девчонка опять разревелась,
размазывая слезы по щекам грязными руками.
-А я
и поверил. – Колька был неумолим. – Бабушка Химка еще собиралась
несколько гусей продать, да Лешке к школе одежку да обувку купить.
Понятно тебе?
-Так
я же камешки… - сквозь слезы снова начала Наташа, но ее прервал Колька.
-Если ты еще раз скажешь про эти чертовы камешки, то я тебе их знаешь,
куда засуну?!
-Не
горячись, герой! Да и с девчонкой так ни когда не говори, даже если она,
по - твоему, и не права. – Облокотившись на велосипед, Борис вмешался
в перепалку.- Это не по- мужски. Так настоящие мужчины не поступают.
При
этих словах Наташка с вызовом посмотрела на Кольку и показала ему язык.
Тот в ответ пригрозил ей кулаком. Однако ругать девчонку перестал: для
Кольки и Лешки дядя Борис был непререкаемым авторитетом.
-И
все-таки, что здесь произошло?
-Я
собирала… – начала было Наташа, но запнулась на этих словах, глядя на
Кольку. – Я увидела Собакина, когда он почти подъехал к гречихе, и
кинулась выгонять гусей. А он у меня спросил, чьи это гуси? Я сказала,
что мои, Колькины и Лешкины. Он еще переспросил, где Лешкины. Я
показала. Тогда он отделил их от наших, и стал топтать конем. Тут я и
закричала. Вот и все.
-Вот
же сволочь! – Борис не мог сдержать негодования. – Знает, что за
мальчонку заступиться нет кому, вот и бесится. Ну, я ему еще покажу!
Вот же подлая душа!
С
трудом перекинув правый протез через раму, он собрался уезжать, однако
не торопился, что то обдумывая.
-А
ты, Алексей, не горюй! Выстоим! Мы не такое выдержали, а это – и
подавно! Мне бы его только с коня ссадить. На землю. Он еще не знает
полкового разведчика Бориса Ивановича Суханова! Но узнает! Ног у меня
нет, зато есть голова и руки. А это – главное. А у Собаки есть и ноги, и
руки, а головы нету. Вот что страшно, когда у человека головы нет. Не
горюй, Алексей! Зло пожирает самое себя, - ни к кому не обращаясь,
произнес Борис. – Помоги - ка, Николай, - поставив правую ногу на
педаль, он подождал, пока Колька его подтолкнет, поможет начать
движение.
Перебрасывая на сиденье свое тело с одного протеза на другой, Борис
медленно поехал в сторону деревни. Видно было, каких усилий стоит эта
езда: сильно сжимая руками руль велосипеда, мужчина всем своим телом
попеременно нажимал то на правую, то на левую педаль.
«И
откуда берутся такие люди, - Бориса не покидало ощущение вины перед
Лешкой. Ведь это он пригласил парней на ямы, а они прибежали, и оставил
гусей без присмотра. Но мысли его были о Собакине. – Ведь мы с ним
вместе росли, в одном классе учились, за одной партой сидели, а, поди ж
ты – как будто из другого теста сделан: и в оккупации умудрился прожить
по принципу – ни нашим, ни вашим, а когда Красная Армия освободила – на
войну не взяли – оказалась вдруг какая то язва у него. И на фронт не
попал, и теперь работа не пыльная. Рожу вон какую наел – хоть поросят
об нее бей. – Борис со злостью сплюнул. - А душонка то подлая,
трусливая – выбрал беззащитного паренька, того, кто не постоит за себя,
кто не может дать ему в морду. Вот тварь, так тварь. Мне бы его только
на землю ссадить, там бы мы с ним уравнялись. Тогда посмотрим – чья
возьмет. Ничего, что- нибудь придумаем! Но сначала надо доехать до тетки
Химки – поговорить, что б сильно не расстраивалась, да мальчонку не
ругала». У Бориса уже выстраивался план.
Еще
в госпитале научил его шить бурочки из старых, рваных телогреек и
клеить из автомобильных камер бахилы на них сосед по палате пермяк Ваня
Брусков. И когда вначале 1946 года Борис уезжал домой, он уже твердо
знал, чем будет заниматься. Конечно, был соблазн запить, утопить свое
горе в водке, или попрошайничать по вокзалам и базарам, как делали
многие его друзья по несчастью. Этот путь на первый взгляд казался ему
более легким: один только вид калеки – фронтовика, привязанного ремнями
за остатки ног к коляске на маленьких колесиках, вызывает чувство
жалости у окружающих. И подаяние от прохожих будет не плохой прибавкой к
пенсии – хватит и на выпить, и на закусить. Только все чаще стали
приходить в госпиталь Борису письма от его соседки красавицы Веры, в
которых она писала, что нужен он ей любой, и что будет он у нее самым
ухоженным инвалидом в мире. Вот такие письма писала его Верочка! Она же
на саночках и привезла его в деревню со станции – лошадей тогда еще не
было в колхозе.
Председатель Леонид Михайлович Лосев сразу же выделил для Бориса
коморочку с обратной стороны канторы, помог оборудовать в ней сапожную
мастерскую. И стал Борис Иванович уважаемым в колхозе человеком.
Почитай, все колхозники и по сей день пользуются его работой. А со
временем научился и шорному делу – шил и конскую сбрую для колхоза.
А
вот рыбалку, эту страсть с детства, так бросить и не смог: каждый
выходной – за удочки, и на речку!
Бабушку Химку Борис застал во дворе: стоя по центру, она веяла горох,
который сыпала с вытянутых рук на чистую тряпицу, что была расстелена на
земле. Увидев гостя, она направилась к нему.
-Добрый день, Борис Иванович! Что привело тебя к нам? Или с Лешей что? –
вдруг насторожилась она.
-Здравствуй, тетка Химка! С Алексеем все нормально, не волнуйся, -
успокоил он хозяйку. - Вот с гусятами плохо.
Вкратце поведав ей историю с гусями и с Собакиным, Борис собрался было
приступить к главному, по которому он сюда и приехал. Но баба Химка его
опередила: она заголосила, запричитала вдруг, проклиная и эту жизнь, и
Собакина, и все не свете!
-А
как же жить, а кормиться чем, а как ученика к школе собрать, а что ж это
делается? Вот ирод, вот антихрист, ни стыда, ни совести – Собака, он и
есть Собака! Да еще дитенка так исполосовал. Нет, я это так не оставлю!
Я его подлые глазенки то повыцарапаю! Вишь, что удумал – гусей конем
топтать, а ты их вырасти сначала, а потом и топчи! Думает, что раз без
отца, так и заступиться за него нет кому. Найдем на него управу – я к
Лосеву пойду, и ему я еще настучу по башке его председательской – пускай
знает, как дураков на ответственную работу ставить! И колхоз должен
сплатить мне урон. Вот так то вот!
Бабушка Химка решительно направилась со двора.
-Ефимья Михайловна, да подожди ты, мне ж за тобой не угнаться! Я что
хотел сказать то? - Борис остановил женщину.
-Ты
то тут причем, бедолага? Своего горя мало, так ты еще и в мое лезешь? –
повернулась она к Суханову. – Передал, и на том спасибо!
-Прошу тебя – не ругай, пожалуйста, мальца. Я тут больше виноват –
сманил на ямы, хотел научить их, как на живца ловить. Да, вишь, как оно
обернулось. – Борис с виноватой улыбкой протянул бабушке торбочку с
рыбой. – Вот, возьми, тут щуки. Пожаришь, или ушицу сваришь. Пускай
мальчонка поест. Только не ругай его, ему и так досталось.
-У
тебя ж своя семья, Борис Иванович, - стала отказываться бабушка. – Что
ж, ты думаешь, что у нас и поесть нету чего?
-Да
я ни чего и не думаю. А моя семья рыбой не обделена. Да и виноват я
перед вами, перед мальчонкой. – Борис насильно совал рыбу.
-Ну,
тогда ладно. Только ты плохо о нас не думай – не голодаем мы.
-Я ж
тебе, Ефимья Михайловна, самого главного так и не сказал, – поудобнее
поставив протезы, он продолжил. – За зимнюю обувку ты напрасно не
беспокойся – я все сделаю. Пускай на днях Алексей подбежит ко мне, я
мерку сыму, да и сошью и склею заранее. И для тебя с Ольгой тоже. –
Видя, что баба Химка пытается что то сказать, возразить, опередил ее. –
С оплатой не переживай – это я свой должок перед вами, перед вашей
семьей верну. Мальца то я сманил!
-Спасибо тебе на добром слове, добрый ты человек!
-А
Собаку мы все равно накажем. Ну, я полетел! – оттолкнувшись от забора,
проговорил Борис на прощание.
-Лети, лети, добрая душа! Тебе только летать и осталось. – Бабушка Химка
еще долго смотрела в ту сторону, куда уехал колхозный сапожник, заядлый
рыбак и инвалид Борис Иванович Суханов.
К
вечеру Лешка заболел: поднялась температура, по телу пошли красные,
нездоровые пятна. Мама не отходила от кровати, где лежал ее сын: поила
его малиновым чаем, смачивала ваткой губы, прикладывала к голове
холодный компресс. Сначала думали, что Алексей перекупался в реке.
Однако Колька клялся, что за сегодняшний день они в воде даже ног не
помочили. Ближе к ночи больной начал бредить, метаться по кровати,
выкрикивать бессвязные слова. Это по настоящему испугало родных.
-Беги, дочурка, к конюху дядьке Тихону. Буди его, пускай запрягает коня
– надо срочно вести Лешу в больницу. Я посижу около его.
Бабушка взяла настольную керосиновую лампу, зажгла ее и поставила на
стол у изголовья. Лицо внука то отсвечивало мертвой желтизной, то
покрывалось потом. Он часто просыпался, смотрел вокруг невидящими
глазами, в которых сухим блеском отражался огонь от лампы, пытался
куда то бежать, то просил пить. И тогда бабушка поила его, гладила ему
голову, прижимала его к своей груди, успокаивала.
Вот
так, с прижатым внуком к груди, глядя на висевшую в углу икону, она
исступленно шептала:
-Господи, Иисусе Христе! Пресвятая дева Мария, Матерь Божья! Спаси и
сохрани моего внучонка, дитенка нашего ненаглядного! Дай ему силы
справиться с недугом, помоги ему! А коли тебе нужен раб во служение, то
возьми меня – я готова хоть сейчас предстать пред твои очи. Только
мальчонка не бери, нет ни кого у нас, дороже Лешеньки. Против жизни он
идет. Дай ему пожить, пожалей его, душу его светлую, чистую! Забрал ты,
Господи, двоих сынов моих, да мужа. Остановись, хватит! Внука я тебе
просто так не отдам! - Последние слова она произнесла окрепшим,
твердым, даже злым голосом.
Конем правил сам конюх дед Тихон – посчитал, что в ночь, в таком
серьезном деле он справиться лучше, чем убитые горем, расстроенные
молодицы.
Он
вынес на руках мальчишку, аккуратно положил его на застеленное рядном
сено в телеге, сам сел сбоку. Мама и бабушка разместились сзади.
Колхозная больница, которую построили немецкие военнопленные сразу после
войны, стояла на другом конце деревни, среди кустов сирени, огромных
разлапистых лип и могучих дубов. Она представляла собой длинное,
стоящее вдоль дороги здание с приемным покоем, родильным отделением, и
двумя палатами для больных – мужской и женской. Там же располагался и
кабинет главного врача больницы Дрогунова Павла Петровича. Из
обслуживающего персонала в ней, помимо главврача, были еще медсестра,
санитарка, уборщица и ночной сторож. Сам Павел Петрович, получивший
медицинское образование еще в конце двадцатых годов, был врачом от Бога,
врачом – универсалом. Он пользовался в округе таким непререкаемым
авторитетом и уважением, что только одно его появление перед больным
вселяло в душу последнего твердую уверенность в том, что все будет
хорошо, что любая болезнь обязательно отступит.
Дед
Тихон занес Лешку в приемный покой, а сторож побежал за Дрогуновым,
который жил метрах в ста от больницы.
Измерив температуру и осмотрев мальчика, Павел Петрович обратился к
женщинам:
-Кто-то может из вас рассказать, как провел сегодняшний день Алексей?
Только очень подробно.
Женщины, перебивая друг друга, стали рассказывать и про Бориса, и про
Валентина Собакина, и про гусят. Бабушка даже ввернула про рыбу, что
привез им Суханов.
-Так, хорошо! Тихон Филатович, помоги мне занести больного в палату. А
вы ждите меня здесь.
К
удивлению и радости мамы и бабушки, Лешка спал крепко, без метаний,
вскриков. И даже температура, как будто, стала меньшей.
-Что
с ним, доктор? – Мама с тревогой смотрела на Дрогунова. – Это опасно?
-То,
что пережил ваш мальчик за прошедший день, психика не каждого взрослого
может выдержать. А это ребенок. Вот организм его не выдержал, сдал,
сорвался.
-Может, в город съездить, какое лекарство надо? – спросила бабушка
Химка.
-Алексею сейчас надо отдых, полный покой, хорошая еда и внимание. А
главное – время. Вот и все лекарство. Я надеюсь, что всем этим он будет
не обделен?! – с улыбкой закончил доктор.
Уверенный, спокойный голос Павла Петровича снял с женщин тревогу,
переживания, которые несколько минут назад терзали их души.
-Все, мои хорошие! Езжайте домой, не волнуйтесь, все будет хорошо. Это я
вам гарантирую. Я сам сегодня подежурю у нашего мальчика. – Дрогунов
стал выпроваживать из больницы родных Алешки и деда Тихона.
Лешка проснулся утором от тишины, и еще его разбудил солнечный лучик,
который пробивался сквозь листву дуба, и попадал прямо в глаза
мальчику, слепил его. Оглянувшись по сторонам, он не сразу понял – где
он, что с ним, и как он сюда попал? Наконец, сообразив, что находится в
больнице, Лешка сел в кровати и огляделся. Его койка стоит в углу, у
окна. В палате всех десять коек. На некоторых из них спят больные,
взрослые мужчины. Рядом, в ногах, на стуле сидя дремлет Павел
Петрович. Почувствовав на себе взгляд, врач открыл глаза, и улыбнулся
Лешке.
-А,
проснулся? И как ты себя чувствуешь, больной? – с улыбкой спросил у
мальчика. – Дай-ка, я потрогаю твою голову, - доктор приложил к ней свою
ладонь. – Так, температуры почти нет. Это вселяет надежду. Но мы еще
измерим и градусником. Так как же ты себя чувствуешь? – повторил свой
вопрос врач.
-Вроде как ни чего не болит, только в голове шум, как будто она
кружится, да спина побаливает немножко, - прислушавшись к себе, ответил
Леша.
-Это
скоро пройдет. Покажи мне спину свою еще раз, - попросил доктор.
Паренек задрал рубашку и наклонился вперед. Смазанные ночью рубцы
позасохли, приобрели серо-коричневый оттенок, корка в некоторых местах
готова была вот-вот отлупится.
-Хорошо, заживает хорошо. Вот только в душе когда зарубцуется? – ни к
кому не обращаясь, произнес Павел Петрович.
-А
от чего такие люди бывают? – спросил вдруг Леша.
Доктор хорошо расслышал этот вопрос, но не знал, как на него сразу
ответить. Поэтому и медлил. Он не хотел ограничиться банальным - про
разных людей. Понимал, что ребенок ждет от него обстоятельного, ясного и
понятного ответа. И не находил его. Стоял, смотрел в окно, слушал
доносившиеся через открытую форточку с улицы шелест листвы, пение птиц,
как будто ждал оттуда подсказки. Наконец, собравшись с мыслями,
произнес:
-Видишь ли, Алексей, я – специалист по человеческим телам. А на твой
вопрос должен дать ответ специалист по человеческим душам. Это – не одно
и тоже. Поверь мне. Не обижайся, но я не могу ответить на твой вопрос.
Пройдут годы, ты станешь большим, хорошим человеком. А я в это твердо
верю. Мы с тобой встретимся, и, возможно, ты сам мне поможешь найти
ответ.
Дрогунов сел на стул, положил свою руку на плечо мальчишке, заглянул
ему в глаза.
-Ты
оглянись вокруг, и скажи мне – кого из окружающих тебя людей ты считаешь
хорошими.
-Мама, бабушка, Колька, дедушка Корней, бабушка Соня, дядя Борис, - стал
перечислять Лешка своих знакомых, соседей, одноклассников, учителей.
-Так, хорошо. А теперь тех, кого ты не можешь причислить к хорошим.
Ребенок задумался. Через какое то мгновение он сказал:
-Собакин.
-А
еще?
-Не
знаю, - замялся Лешка.
-Вот
видишь – только один. Тебе повезло - ты живешь среди хороших,
прекрасных людей! Гордись этим, радуйся этому. Радуйся солнцу, что тебя
разбудило, шелесту листвы, пению птиц, а тот случай постарайся забыть,
как забываешь ты страшный сон.
-А я
пригрозил Собакину, что когда я вырасту, то отомщу ему, и я это сделаю,
- сказал вдруг мальчик.
Доктор встал, прошелся между койками взад-вперед, потом опять сел рядом
с Лешкой.
-А
вот этим ты меня огорошил, и огорчил. Да, да! Огорчил, дорогой дружок!
Я, конечно, не сторонник прощать обиды, но твердо убежден, что если один
человек осознанно причинил обиду или боль другому человеку, то он больше
не имеет морального права причислять себя к хорошим людям. Ты ведь не
хочешь, что бы о тебе говорили, что ты плохой человек? Подумай над этим,
обязательно подумай.
Весь
прошлый вечер Борис Иванович Суханов провел у себя в сапожной
мастерской. Запершись на крючок изнутри, он рисовал на фанерках фигуры
гусей, потом вырезал их и раскрашивал. Получилось правдоподобно: стая
гусей из шести штук к полуночи была готова.
Ранним утром, на рассвете, привязав к багажнику фанерки, он выехал на
Пристань, к гречишному полю. Потом вернулся домой, позавтракал, и вот
уже второй час как стоит в липняке, что расположен между колхозным садом
и речкой, ждет. Он все рассчитал правильно: и когда Собакин седлает коня
на конюшне, и его маршрут, и где он стоит в засаде в саду. Борис
проверил: его фигурки гусей хорошо видны из сада, с того места, откуда
обычно высматривает гусей Валентин, и очень похожи на настоящих.
Солнце припекает: стоять вот так, перекинув протезы через раму
велосипеда, было очень тяжело. Культям уже требовался отдых, однако надо
было терпеть. Поминутно оглядываясь назад, в ожидании Собакина, Борис
еще и еще раз прокручивал в голове свои действия. Главное – успеть
отъехать от липняка, где тропинка выбегает в чистое поле, где есть место
для маневра. Да еще суметь хорошо оттолкнуться от куста, не упасть в
начале движения.
Вот,
наконец, и Собакин: заехал в сад, остановился, высматривает. Так.
Заметил гусей. Все, понужает коня, поехал! Пора!
Борис ставит правую ногу на педаль, правой же рукой с силой
отталкивается от толстого ствола и начинает движение. Постепенно
набирает ход, выезжает из липняка в поле. Оглядываясь назад, видит и
слышит, как галопом Собакин нагоняет его. Суханов тоже набирает
скорость, чувствует, что конь пошел на обгон, его голова почти
сравнялась с багажником велосипеда. В это мгновение Борис резко
выворачивает руль вправо, прямо под ноги коня. Ни Валентин, ни лошадь не
успевают среагировать – на полном скаку конь сбивает Бориса, путается
ногами в велосипеде, и вместе с всадником падают на землю.
Меньше всех пострадал конь: поднявшись с земли, он прямым ходом
направился на конюшню. Дед Тихон, обнаружив коня под седлом и без
седока, почуял неладное. Вместе с председателем они поехали по маршруту
объездчика.
Лешка был несказанно удивлен, когда к нему в палату занесли Бориса
Ивановича Суханова. Без протезов, без костылей, с перебинтованной
головой, с синяками и ссадинами на лице. Его положили на соседнюю
кровать рядом с Алексеем.
-Дядя Боря, - бросился к нему мальчик, - что с тобой?
-Все
путем, Алеша! Все путем,- глаза его светились от удовольствия. – Протезы
целы, только ремни порвались. Но не беда – починим. А вот велосипед
жалко – раму погнуло и колеса ни к черту. Главное – что на живца он
клюнул!
-Да
что произошло? - ребенок сгорал от любопытства. – Я ни чего не пойму.
-И
не надо. Пока не надо, - уточнил Борис Иванович. – В груди что–то
покалывает, вот меня сюда Михайлович и привез. А сейчас я посплю. Ужасно
хочу спать, извини.
Укрывшись одеялом с головой, через какое то мгновение он уже крепко спал
сном человека, хорошо сделавшего свою работу.
После обеда проведать Бориса и Лешку пришел председатель колхоза Леонид
Михайлович. Он сел на кровать в ногах у Суханова, достал из кармана
кулек с конфетами, и протянул их мальчику.
-Бери, герой, ешь и поправляйся. А тебе, Борис, конфеты в твоем возрасте
противопоказаны, так что ты не обижайся, - улыбнулся председатель.
Лешка взял кулек, разделил содержимое на две равные кучки, одну сунул
себе под подушку, а со второй – приступил есть.
-А
это зачем спрятал под подушку? – поинтересовался Лосев. – Ешь, они же
вкусные. Еще принесем.
-Колька скоро должен прийти, это ему, – просто ответил мальчик.
Что-то дрогнуло в лице председателя после ответа ребенка. Глаза вдруг
повлажнели, в горле запершило. Повернувшись к Борису, он произнес:
-Брать пример нам надо вот с таких детей. Растеряли мы в своей взрослой
жизни главное - не хватает такого отношения друг к другу.
-Ты
прав, Михайлович.- Бориса тоже тронула эта сцена с конфетами. – За то,
мне кажется, это поколение будет лучше нас, добрее.
-Хочется верить, Борис Иванович. Только ты мне ответь – зачем это
сделал?
-А
что я сделал? – ушел от прямого ответа Суханов. – Не удержался на
велосипеде, упал. Вот и все.
-Не
дури! Я все знаю. Тихон Филатович показал мне твоих дуратских фанерных
гусей. Я приказал их сжечь. И засаду я твою вычислил.
-Спасибо тебе, Леонид Михайлович. – Борис сел на кровати, пристально
взглянул в глаза председателя. – А как надо с такими людьми поступать?
Простить? Может, ты ему за это премию выпишешь? Мы с тобой за
счастливое детство вот таких ребятишек, наших детей, жизни не жалели,
ноги-руки теряли, а эти Собаки вот так над ребенком изгаляться должны? И
заметь, над беззащитным ребенком.
-Не
кипятись, тут надо было все сделать по закону. Я имею право отстранить
его от этой работы, на правлении бы решили, что с ним делать, а ты
учинил самосуд.
-И я
имею право наказать негодяя, а ты меня такого права не лишай! Тем более,
что я тоже рисковал своим здоровьем. Но другого способа наказать этого
выродка у меня просто не было, в отличие от тебя, – гневно закончил
Борис Иванович.
-Ты
хоть знаешь, что его с переломанной левой ногой и ключицей отправил
Павел Петрович в районную больницу на скорой помощи?
-Вот
теперь знаю. Легко отделался.
-Не
будь же таким жестоким, Борис Иванович!
-А
он, по-твоему, добренький, ласковый? Вот так, на глазах у детишек
давить копытами гусят, кнутом по беззащитному ребенку? Это не жестоко?
-Ладно, поговорили, пора и честь знать. – Лосев поднялся, стал между
кроватями. – Тут участковый приходил, интересуется. Я сказал, что упал
ты под коня случайно. Не удержался на велосипеде. А фанерки твои сжег
Филатович.
-Спасибо тебе, председатель! За все спасибо! – Суханов протянул руку
Лосеву.
-И
тебе спасибо, солдат! – Леонид Михайлович крепко пожал протянутую руку.
– Пока не забыл – твой велосипед кузнец Макарыч взялся отремонтировать.
– Ну, герой, и ты выздоравливай, не болей! – попрощался и с Лешкой
председатель.
До
Алексея стало вдруг доходить, что дядя Боря здесь не случайно, что он
отомстил за него этому Собакину, и приход Лосева тому подтверждение.
Вон он какой, этот Борька-рыбак!
-Выходит, что взял ты его на живца? – с восхищением глядя на соседа по
палате, спросил мальчик.
-Выходит что так.
-Значит, не только щук так брать можно – на живца?
-Не
только, - улыбнулся Борис Иванович. – Я еще посплю, а вы погуляйте с
Колькой на улице – вон он уже идет к тебе.
Мимо
окна промелькнула растрепанная шевелюра друга, а чуть поотстав -
Лешкина мама. Мальчик выбежал встречать их в коридор.
Первым из больницы выписали Суханова.
-Не
рискуй собой больше, хватит! – доктор наблюдал, как долго и обстоятельно
прикреплял к ремням протезы Борис Иванович.- Пора себя и поберечь.
-Павел Петрович, вы же видите – я только и знаю, что берегу себя и
берегу!
-Ты
поменьше шути, на тебе, ведь, места здорового почти не осталось.
Лешка стоял рядом и готов был помочь дяде Боре по первой его просьбе.
Жаль было расставаться – как надежно было чувствовать себя около такого
человека! А сколько интересных историй он порассказал! И еще пообещал,
что на этот раз обязательно научит ловить на живца.
А
уже через два дня на утреннем обходе Дрогунов осмотрел Алексея, и
предложил ему собирать свои пожитки.
-Все, парень, отдохнул, и пора домой! Небось, друг то твой заждался
тебя?
-И я
тоже соскучился по дому, по Кольке.
-А
чего по нему скучать, если он с самого утра ошивается около больницы? И
как только прознал про твою выписку? Я сам только сегодня принял такое
решение. А он уже тут как тут!
-Павел Петрович, можно вам задать один вопрос? – мальчик внимательно
смотрел на доктора.
-Задавай, я слушаю.
-Помните, вы говорили мне, что человека нельзя считать хорошим, если он
осознанно причинил боль другому?
-Я
не отказываюсь от своих слов.
-А
как же Борис Иванович Суханов? Он же хороший, очень хороший человек! И
осознанно причинил боль другому. А плохим я его назвать не могу.
-Согласен с тобой. Я тоже его уважаю. И рад за тебя, что ты так
считаешь.
Что
не говори, а лучшего места, чем деревня Борки, во всем мире нет! Именно
так считают два друга, что идут по деревенской улице, и гонят перед
собой босыми ногами клубы серой, густой пыли. Это их деревня! И это их
пыль!
Своими
впечатлениями о прочитанном можно поделиться в
Гостевой книге
или
на
Форуме
Перейти на
Главную
страницу
|
|
